Зеленоглазая гадюка едет в Хогвартс - Страница 89

Когда языки пламени перед ее лицом сменились темнотой, Эри успела испытать только облегчение. Что будет с ней, потерявшей сознание в горящей комнате, что будет с Квирреллом, Волдемортом, философским камнем – все это было не так важно. Главное, изматывающий ужас закончился.

Темнота.

Глава 14. Все ясно.

Северус Снейп стремительной походкой шел по коридорам, и студенты разлетались, как от заклятий. Он отмечал это краем глаза, краем сознания – все мысли были о другом. Поппи только что передала через камин, что в больничном крыле Гарриет Поттер пришла в сознание – ничего больше его не волновало. Пожалуй, отключился даже безусловный рефлекс «десять-баллов-с-Гриффиндора» при виде вопиющих нарушений. Предыдущие шесть дней, пока маленькое чудовище не приходило в себя, Северусу тоже было не до баллов – он до чертиков боялся, что магическое истощение и сон перейдут в магическую кому, из которой девчонка уже не выйдет. Даже Поппи не могла его успокоить, он, кажется, единственный понимал, что с Поттер все не так, как с другими. Но, наконец, она пришла в себя – и теперь облегчение затопляло его до макушки, и вместе с тем – поднималась такая злость, что… Вот, пожалуйста – хаффлпаффские первокурсники шарахнулись от него, как от дракона, откуда-то сзади раздался голос – близнецы Уизли?.. – «посмотрите, у него яд с клыков капает…». Незачем останавливаться, он припомнит им это позже. Все позже.

Теперь, когда с глупой девчонкой все наладилось, Снейпа обуревали разнообразные желания – одной и той же направленности, надо сказать.

Во-первых, ему хотелось снять тысячу баллов с Гриффиндора – чтобы за Поттер следующие несколько лет приглядывали собственные однокурсники. Хоть это на тупых грифов подействует?!

Во-вторых, ему хотелось трясти ее до тех пор, пока не отвалится ее глупая гриффиндорская голова, и кричать на нее, пока не появится хоть что-то в ее ничтожных гриффиндорских мозгах. (Северус был слишком зол, чтобы осознать противоречивость своих кровожадных намерений).

В-третьих, ему хотелось немедленно забрать ее из больничного крыла, отнести в подземелья и запереть в собственных комнатах – до совершеннолетия точно, а там посмотрим, по поведению. И дважды в день легилиментить, потому что она и в такой ситуации что-то придумает – чтобы довести его до седых волос, до магловского инфаркта, до бессонницы и ранней смерти.

Ну, он хотя бы выскажет ей все, что думает – иначе просто взорвется.

Как ни быстро он шел, в палате уже кто-то был. Разумеется, ему пришлось подниматься из подземелий, а директор (его Поппи тоже порадовала) – единственный человек, который может аппарировать в стенах Хогвартса. Северус осторожно приоткрыл дверь палаты, и остановился. Дамблдор увидел его, девчонка – еще нет. Она выглядела на удивление хорошо для человека, шесть суток назад напоминавшего обожженный труп – бледная, серьезная, но живая.

Живая.

Северус понял, что орать не будет. И вообще, кажется, не может сердиться на нее. Дамблдор посмотрел на него поверх очков, улыбнулся лукаво, и продолжил свою речь:

– …Тем не менее, Гарриет, даже если ты только отсрочила его возвращение, это все равно великое дело. Если появление Волдеморта будет отсрочено снова и снова, в конце концов, он, возможно, никогда не вернется.

Она кивнула, продолжая сверлить старика глазами:

– Я поняла, сэр. Скажите мне еще кое-что. Зачем он вообще пытался убить меня – тогда, одиннадцать лет назад? Моя мать – понимаю, она маглорожденная, но почему я?

– Увы, я не могу ответить на этот вопрос. Не сегодня. Не сейчас. Выбрось это из головы, Гарриет. Когда ты станешь старше, когда ты будешь готова, то узнаешь.

Она прищурилась, глядя на Дамблдора. У Северуса возникло нелепое чувство, будто девчонка пытается его легилиментить. Наконец она отвела взгляд, словно смирившись, что директор все равно ничего не скажет. Потом снова уставилась на него, и нагло потребовала (другим словом этот тон нельзя было назвать):

– А про огонь расскажете? Почему Квиррелл не мог меня коснуться?

– Твоя мать погибла, спасая тебя, – вздохнул Дамблдор. – Если есть что-то, недоступное пониманию Волдеморта, то это любовь. Такая сильная любовь, как любовь твоей матери к тебе, оставляет свою печать. Тот, кого любят так глубоко, даже если любящий погибает, навеки получает охрану. Она в тебе самой, в твоей коже. Именно поэтому Квиррелл, полный злобы, жадности и страстей, разделивший душу с Волдемортом, не мог коснуться тебя. Для него невыносимо прикоснуться к той, кто отмечен чудом любви и самопожертвования…

Непочтительный смешок прервал выспренную речь:

– Что это за материнская любовь, профессор Дамблдор, от которой у меня самой остаются ожоги? Вы говорите, это охрана. Защита. Да, от Квиррелла этот огонь меня защитил. Но ведь я сама пострадала. Может, вы скажете правду?

«А ведь я предупреждал, старый ты маразматик, что она чувствует, когда ей лгут!» – громко, с удовольствием подумал Северус, нарочно позволяя этой мысли просочиться через окклюментивный щит.

Директор чуть нахмурил густые седые брови и сказал решительно:

– Это результат магии твоей матери, Гарриет. Больше тебе пока знать не следует.

Он встал, показывая, что тема закрыта, и заговорил о другом:

– Ты была без сознания почти неделю. Сегодня все школьники уезжают их Хогвартса. Твои родственники-маглы уже предупреждены, они будут ждать тебя на вокзале Кингз-Кросс. Поторопись, Гарриет, сейчас тебя навестят твои друзья – они наверняка толпятся под дверью… Тебе еще надо собрать вещи, а через час вы поедете на станцию. Вечером ты уже будешь дома.