Зеленоглазая гадюка едет в Хогвартс - Страница 75

«Спокойно, Поттер, спокойно. Будет и на нашей улице праздник».

Нет, незачем смотреть на него. Снейп запретил обсуждать «происшествие», и вообще не велел разговаривать со слизеринцем, поэтому Малфой в выигрышном положении. Это на язык Эри остра, а злорадные взгляды и пакостные ухмылки у Малфоя получаются намного качественнее. Значит, надо вообще его игнорировать.

«Глиста белобрысая. Слабак!» – презрительно подумала Эри; жаль, нельзя сказать это вслух.

Поттер, наконец, выяснила для себя, что такое Малфой. Да, он ужасно ее напугал, но, придя в себя, она поняла, что слизеринец – действительно слабак. И переместила его в другую колоночку в своем мысленном списке. Эри делила всех людей на три группы. Те, кто имеет «стержень» внутри, кто обходится без него, и те, с кем пока не ясно. У Рона, например, стержень есть, только спрятан очень глубоко. У Грейнджер и Лонгботтома – нет. Про себя она самодовольно думала, что ее стержень – из титановой стали, сверхпрочный. У Снейпа – этот стержень еще и в три ряда покрыт колючей проволокой. (И чуть-чуть цветов и листьев между торчащими колючками, – пришла ей в голову необычная, «девчачья» мысль). А с Малфоем долго не могла сообразить, даже после драки. Не знала, есть ли стержень. Он очень хорошо держался, переживая унижение – это тоже мужество.

Но теперь все ясно. Слабак. Тряпка.

Да, он напугал ее – сильнее, чем взбесившаяся метла. Но ведь он ни-че-го не сделал! Чары щекотки, ха! Это все, на что он способен?

Те кошмары, которые ее мучают – это отголоски того нерассуждающего ужаса (после она все просчитала и разложила по полочкам, но ТОГДА была слепая паника), да ее собственных страхов. Когда она думала о том, что сама сделала бы, окажись перед ней ее враг в такой ситуации, мороз продирал по коже.

«Если бы… кого я ненавижу? Не Малфоя, конечно… Если бы дядя Вернон стоял на Астрономичке под Петрификусом, скинула бы я его вниз?

Запросто. С удовольствием.

А Малфой этого не сделал. Трус!»

Очевидную мысль, что если бы Малфой не был трусом, ее жизнь уже кончилась бы, Эри как-то упускала из виду. Ей проще было продолжать презирать Малфоя, чем задуматься о том, что он не так уж плох.

И Грейнджер, конечно – каждый вечер Эри думала: «пора прекращать», а каждое утро, просыпаясь от кошмара – «пусть ей тоже будет больно».

Поэтому Поттер снова отвернулась от бывшей подруги. Равнодушно посмотрела мимо Малфоя на Снейпа. Вот на него можно смотреть – и ни злости, ни стыда она при этом не чувствовала.

На обед Эри опоздала, и примостилась не рядом с Роном и Невиллом, а на краю стола. Ей понадобилось целых десять минут, чтобы понять: что-то изменилось. В воздухе явственно витали уныние, злость, растерянность. А обычный шум и говор был явно агрессивный. Что случилось?

Ну конечно. Баллы. Гриффиндор был на первом месте, а теперь лихо спустился на третье, пропустив Слизерин и Равенкло. Староста, Перси, разумеется, помчался к Макгонагалл – выяснять подробности. И не стал держать в тайне, кто виноват.

Никогда еще фамилии «Грейнджер» и «Лонгботтом» не произносились с таким отвращением. Кто-то просто говорит гадости, кто-то считает своим долгом задать риторический вопрос («что эти идиоты делают в Гриффиндоре?»), а большинство глядело на них, как на грязь.

Прищурившись, Эри оглядела стол. Обед заканчивался, студенты понемногу расходились. Некоторые предпочитали пройти мимо первокурсников и сказать что-нибудь Невиллу (который, кажется, умирал со стыда) или Грейнджер (собиралась плакать). Рон, сидевший рядом, громко рассказывал о чем-то, дергая Нева за рукав и жестикулируя, но эта грубоватая поддержка не помогала. На Лонгботтома было жалко смотреть, и на Грейнджер тоже.

Поттер встала и подошла к Перси. Надо поторопиться, пока все не разошлись.

– Минутку внимания, не торопитесь! – окликнул гриффиндорский староста. – Гарриет Поттер хочет сделать заявление.

К ней обратились недоумевающие взгляды – почти все знали, что Поттер держится вместе с недоделками, опозорившими факультет. Что она собирается делать, неужели защищать их? Неужели она думает, что уговоры какой-то первокурсницы, пусть она десять раз спасительница волшебного мира, подействуют?

Эри встала, опираясь кулаками о край стола, приподнялась на цыпочки и сказала – громко, но не настолько, чтобы донеслось до преподавателей:

– Я действительно отниму у вас всего минуту. Хочу сообщить, что Грейнджер и Лонгботтом потеряли баллы по моей вине. Это по моей инициативе они находились вне спален ночью, и из-за моей ошибки попались на глаза декану. Если желаете высказать свое негодование – это ко мне. Повторяю, в потере баллов виновата я и только я. Еще чуткий сон профессора Макгонагалл. И я надеюсь, в Гриффиндоре не принято травить невиновных только по той причине, что они не могут себя защитить.

Она не стала садиться, и правильно сделала – через мгновение негодующей тишины кто-то выпалил:

– Сама где была?

– Там же. Только меня не поймали, – Эри понизила голос.

– У них должна быть своя голова на плечах, – проворчал Перси. – Вопиющее нарушение дисциплины не может быть оправдано даже личной преданностью другу, поэтому, полагаю, их все же следует считать виноватыми.

Эри мельком взглянула на своих (Невилл попытался вскочить с места, Рон, глядя на нее, придержал его за плечо, Грейнджер закрыла лицо руками), и сказала резко:

– Какая еще преданность? Они пытались меня удержать. Не получилось. И случайно попались Филчу с Макгонагалл.

– Твои дружки – просто идиоты, им бы в Хаффлпаффе учиться, – сказал широкоплечий второкурсник с лицом задиры.