Зеленоглазая гадюка едет в Хогвартс - Страница 69

Но запомнил.

Чем дальше, тем больше он видел, что Потти на особом счету у крестного… то есть, у профессора Снейпа. Он, конечно, снимал с нее баллы, но меньше, чем она заслуживала. (С ее шавок он снимал больше, но этого все равно было мало!)

Драко понимает – если сейчас проделать с Потти все, что приходит ему в голову, утром его встретит взбешенный акромантул вместо декана, и все те Фурункулюсы, Дантиссимусы, Конъюнктивусы и Лакримозусы, которые вертятся у него в голове, обязательно будут найдены, сосчитаны… и ему не поздоровится. Папа, конечно, будет рад, что Драко отомстил врагу, но портить отношения со своим деканом… не стоит.

Нужна другая палочка.

В спальне у него есть другая – самая первая, купленная в обход этого дурацкого правила дурацкого Министерства, дескать, палочки можно только с одиннадцати. Этой, старенькой, он еще не пользовался в Хогвартсе, но не зря же мама ее упаковала. Сейчас он быстренько сбегает за ней… еще один Петрификус, на всякий случай… Инкарцеро сверху – мало ли что… и надо идти.

Драко колеблется. Медлит. А вдруг грязнокровка, или кто там наложил чары, вернется и вытащит Потти? До чего обидно упускать добычу! Уйти и оставить ее тут – это все равно, что выйти из-за стола, оставив торт на растерзание Винсу и Грегу, попросив не трогать. Может, оставят, а может…

– Знаешь что, Потти? – тянет он. – Я подумал, ты же у нас воспитана маглами. Что, если я по-магловски с тобой разберусь? Ты должна оценить.

Так… значит, надо ее ударить. «Дрался же я с Уизли», – успокаивает себя Драко. Этого воспоминания он не стыдится, пусть вышло неуклюже, неловко, а потом больно – втайне он гордится собой. Это первая драка в его жизни. (Не считая недоразумений с Потти, о которых он даже думать не хочет).

Драко глядит на бледное лицо, залитое лунным светом, и медленно подносит к нему руку. Через мгновение опускает, закусывает губу, глядит в сторону.

Он не может ударить девочку.

Воспоминания проматываются смазанной, яркой, разноцветной лентой. Мама на Эпоне – длинногривой белой кобылке, развеваются складки нежно-голубого платья, папа помогает ей спуститься, держит за тонкую талию, что-то тихо говорит… Домашний праздник – на столе перед миссис Паркинсон лежит роза, перед Пэнси – бутоньерка из фиолетовых цветков, и Драко неуклюже делает первый в жизни комплимент: «розы для Розалинды, анютины глазки для Пэнси», мама кивает, улыбаясь… Взрослый разговор за закрытыми дверями, звучит имя «Белла», и сердитый, резкий голос отца: «женщины не должны воевать!».

Ударить сейчас Потти – значит, перечеркнуть все это.

Папа, помнится, сказал, когда Драко ездил домой на Рождество: «сын, ты можешь проклясть ее, можешь не обращать внимания – но бить? Девочку?!» – и неодобрительно покачал головой.

И не имеет значения, что она не хочет вести себя, как полагается девочке – сидеть тихо и ждать, что ее защитит мужчина, что она лезет в драку и употребляет грубые, ужасные слова… он все равно не может сделать это. Опуститься до ее уровня.

Как же ее наказать?

Если бы Драко был на несколько лет старше, способ сразу пришел бы ему в голову – и его, пожалуй, одобрил бы даже утонченный сэр Люциус. Но ему всего одиннадцать, вопросы пола еще не стали сладкой волнующей тайной, и нет никакого сексуального подтекста в том, как он берется обеими руками за воротник ее мантии и изо всех сил дергает. Галстук трещит по швам, но он не собирается ее душить – не хочет уподобляться ей. Просто снимает его. Мантия сползает двумя разлохмаченными кусками. Драко внимательно смотрит ей в лицо – кажется, напугана… отлично. Он не понимает, почему делает это, его ведет инстинкт – тот же, что позволяет его отцу успешно играть и на магловской бирже, и на магической. Тот, благодаря которому его предки во время войн и дуэлей безошибочно находили бреши в обороне противника, а в дни мира – с той же легкостью определяли болевые точки и слабости.

– Тебе плохо, Потти?.. – Ответ не нужен. Ей плохо. Почти также плохо, как когда она стояла на парапете.

Драко снова улыбается.

Дернуть белый воротничок блузки, положить руку на шею, чуть сжать пальцы – не пытаясь задушить… она пытается отодвинуться, тщетная затея, под заклятием-то.

Через несколько секунд он уже укладывает ее на каменный пол – ледяной, это чувствуется даже сквозь подошвы ботинок. Достаточно полежать на нем несколько минут, чтобы простудиться. Даже если грязнокровка и сквиб придут за ней… веселая ночка и не менее приятное утро в больничном крыле Потти гарантированы.

«Но я успею вернуться раньше».

Драко колеблется – сказать ей, что ее ждет, что меньше чем через полчаса он вернется со всей своей фантазией, своим опытом и другой палочкой? Или пусть думает, что он ушел совсем, чтобы потом заново пережить этот ужас?

Он решает промолчать.

Накидывает на нее ее собственную мантию-невидимку, «жаль, конечно, но еще не хватало, чтобы тебя Филч увидел!». Критически оглядывает результат – ничего не выглядывает, а зайти в этот уголок башни можно только целенаправленно. Впрочем, если грязнокровка будет искать…

«Я успею вернуться раньше».

***

– Драко! Почему ты не в спальне?

Он резко поворачивается, стараясь принять невинный вид... и ни в коем случае не смотреть декану в глаза.

– Я ходил в ванную, сэр. В ванную старост, – торопливо добавляет он, вспомнив, что у первокурсников все удобства рядом со спальнями.

– У тебя есть ключ? – Снейп не слишком удивлен. – А это что? Мантия-невидимка?

«Мерлин, вот невезение!»